Шеф отдела по расследованию убийств был похож на беременного хомяка, объевшегося перезрелой кукурузой.
– Входи, – недовольно качнул он отвислыми, землистого цвета щеками.
Джек Томпсон вошел, слегка толкнул дверь, которая от толчка выстрелом «беретты» хлопнула об косяк, и без приглашения уселся в кресло, стоящее напротив начальственного стола.
Начальство скривилось.
– В будущем ведите себя потише, лейтенант.
Томпсон молчал, не мигая разглядывая тщательно выбритые щеки до тех пор, пока начальство не опустило глаза и не начало рыться в разложенных на столе бумагах. Однако через несколько секунд шеф отдела по расследованию убийств осознал свою невольную ошибку и, отшвырнув бумаги, начал свирепеть.
– Итак, лейтенант, рад видеть вас в своем подчинении, – едва сдерживаясь, прошипел он. – Надеюсь, что мы сработаемся.
Томпсон сдержанно кивнул.
– Премного наслышан о вас, – продолжал шеф отдела, от ярости медленно наливаясь красным. – Поговаривают, что вы из тех ковбоев, кто формуле Миранды 5 предпочитает стрельбу по-македонски?
Томпсон невозмутимо молчал, наблюдая за метаморфозами, происходящими с лицом начальника отдела по расследованию убийств. Видимо, именно от этой молчаливой невозмутимости метаморфозы становились все более значительными.
– Так вот, заранее предупреждаю вас, что у меня в отделе такие штучки не проходят! Мне плевать на ваши подвиги в России и где бы там ни было еще. Крутизна полицейского в моем отделе определяется прежде всего умением работать мозгами, а не указательным пальцем на спусковом крючке.
Томпсон продолжал молчать.
– И, чтобы зря не терять и ваше и мое драгоценное время, хочу поручить вам…
На покрасневшем от ярости лице шефа отдела расплылось некое подобие усмешки, от которой, как по волшебству, краснота на отвислых щеках начала быстро сменяться обычным для них землистым оттенком.
– …одно весьма запутанное дельце.
Шеф откинулся на спинку кресла и сцепил толстые пальцы на необъятном животе.
– Вот и все, – сказал он и хрипло засмеялся. – Не смею вас больше задерживать. О подробностях вашего задания вам сообщит ваш напарник, сержант Билл Доббс.
Томпсон медленно покачал головой и в первый раз за все время разлепил губы.
– Мое прежнее начальство должно было довести до вас, – с расстановкой произнес он, – что я всегда работаю один.
– Избито, – раздался веселый голос за его спиной.
Томпсон удивленно обернулся.
За его спиной стоял полицейский. Обычный полицейский среднего роста и ничем не примечательной наружности. Необычно было лишь то, что обладающий исключительно профессиональным слухом Джек Томпсон, привыкший реагировать на шорох пистолета, доставаемого преступником из кармана, не услышал, как этот человек зашел в кабинет.
– Избито, сэр, – весело повторил вошедший сержант. – Это говорили все крутые мэны, начиная от Джеймса Бонда и кончая Стивеном Сигалом…
– И всем им приходилось в конечном итоге работать в паре, – довольно закончил шеф отдела по расследованию убийств, наигрывая неслышный марш сцепленными на животе пальцами. – И не вздумайте спорить, лейтенант. Это приказ. Возьму на себя смелость утверждать, что наш Билл Доббс не только отличный полицейский и бессменный квотербек нашей команды, но и, вдобавок, большой киноман, что, несомненно, пригодится вам в вашем предстоящем задании. И еще – на досуге поучитесь у своего подчиненного соблюдать субординацию.
– Есть! Сэр! – проревел Томпсон, вставая со стула. – Разрешите! Идти! Сэр!
– Проваливайте, – скривился шеф отдела. – От этих чертовых рейнджеров из патрульной службы вечно потом голова разламывается. Напереводят всяких там…
Дверь за Томпсоном выстрелила «Ремингтоном».
– Мать твою! – как от зубной боли, скривился шеф отдела по расследованию убийств. – Да уж… Вряд ли мы с вами сработаемся, лейтенант Джек Томпсон.
* * *
– Что-то мелковат ты для квотербека, – хмыкнул Джек Томпсон, направляясь к черно-белой полицейской машине.
– Некоторые думают, что в футболе главное сила. Я же думаю, что в любом деле на первом месте ловкость и быстрота. Не надо быть похожим на гориллу, чтобы метко кидаться мячом в ресивера, – пожал плечами Билл Доббс, бросив мимолетный взгляд на широченные плечи напарника. – А вы всегда такой зануда, лейтенант?
– Почти, – сказал Джек Томпсон, садясь за руль. – И у меня есть одно условие. Если ты хочешь работать вместе со мной…
– То я не должен мешаться под ногами, когда вы начнете стрелять? – невинно поинтересовался Билл. – Я угадал?
Томпсон неопределенно хмыкнул и повернул ключ зажигания.
– Вы забыли про второе условие, лейтенант, – добавил Билл.
Джек вопросительно поднял брови.
– А как же насчет того, что я не должен задавать дурацких вопросов?
– Это относится к первому условию, – буркнул Томпсон. – Я не люблю, когда у меня мешаются под ногами вообще. И когда я стреляю, и во все остальное время.
– Понятно, – кивнул сержант. – Признаю, это выходит за рамки обычных кинематографических шаблонов. Это, пожалуй, даже пробный мяч в «дом» «Золотого глобуса»…
Томпсон ничего не ответил.
– И куда мы едем, шеф? – через некоторое время спросил Билл, которому надоело сидеть без дела и рассматривать одинаковые стены серых домов Квинса, проносящихся мимо.
Томпсон молчал, сосредоточенно крутя баранку.
– Подозреваю, что вы сейчас думаете…
Лейтенант резко вдавил в пол педаль тормоза.
– Слушай, всезнайка! – зарычал он. – Ты, похоже, лучше меня знаешь, кто я, что я и зачем я живу на этом свете! Но это, черт побери, никоим образом не твое дело! И какого дьявола ты вообще свалился ко мне на голову? Ты можешь хоть на секунду заткнуться?!
– Могу, – спокойно кивнул головой сержант. – Но вышестоящее начальство приказало мне довести до вашего сведения суть задания, и я просто искал подходящий момент. А относительно того, что я много знаю о вас… Просто образ крутого полицейского давно смоделирован кинематографом и накрепко впечатан в сознание всех американцев поголовно. Вы же – простите, сэр, – самый что ни на есть типичный образчик того самого одинокого ковбоя, который только и занимается тем, что выбрасывает плохих парней из окон небоскребов на крыши автомобилей, специально именно для этого поставленных внизу.
Томпсон обалдело смотрел на своего напарника. А тот невозмутимо крутил на пальце брелок в виде старинной бобины для кинопленки с надписью «100 лет американскому кинематографу» и что-то напевал себе под нос, глядя в окно.
– Ну ты даешь, парень, – наконец покачал головой Томпсон, снова заводя машину и трогаясь с места. – И какого черта ты делаешь в полиции? Тебе бы в университете преподавать киноведение или еще что-нибудь в этом роде…
– На кой черт мне университет? – пожал плечами Билл. – Мне нравится в полиции. А играть в американский футбол и смотреть фильмы, валяясь дома на диване, я могу и без университета.
– Не понимаю я тебя, – покачал головой Томпсон. – Хотя каждому свое. Ну и что там у нас за задание?
– Проще простого, – сказал сержант. – Вы, наверное, слышали про Кинопалача?
– Того, что отрезает головы людям в кинотеатрах?
– Про него самого, – кивнул сержант. – Так вот, сэр, это наш клиент.
Томпсон присвистнул.
– Так этого придурка уже с полгода не может поймать вся полиция Квинса!
Билл вздохнул.
– Похоже, сэр, что с сегодняшнего дня ко всей полиции Квинса прибавились мы с вами.
– И теперь мы, как пара идиотов, должны таскаться по кинотеатрам и ждать, пока Кинопалач не соизволит в нашем присутствии смахнуть чью-то голову гитарной струной? – мрачно поинтересовался Томпсон.
– Похоже на то, сэр, – вздохнул Билли.
– Понятно. Чего-то в этом роде я и ожидал. Шеф не дурак, ловко придумал надежный способ отделаться от неудобного сотрудника.
– Но это все-таки лучше, чем, например, в поисках чужих скелетов ползать по канализации, как Дензел Вашингтон во «Власти страха», рискуя получить кирпичом по башке.
– Так-то оно так, – повел плечами Томпсон. – Но я шел работать в полицию не для того, чтобы просиживать форменные штаны в кинотеатрах.
– Я тоже ненавижу кинотеатры, – кивнул Билл. – Гораздо приятнее смотреть фильмы лежа дома на диване, задернув черные шторы на окнах и нацепив на голову наушники.
– Да ты, братец, серьезный киноманьяк, – усмехнулся Томпсон.
– Именно поэтому меня и определили на это задание, – усмехнулся в ответ сержант. – Но, в конце концов, у каждого человека есть хобби. И в моем случае оно достаточно безобидное.
– Возможно, наш маньяк считает то же самое про себя, – сказал Томпсон, выкручивая до отказа руль, чтобы не наехать на бросившуюся под колеса бродячую собаку.
– А у вас есть хобби, лейтенант? – спросил Билли.
– Лучше всего я себя чувствую, когда веду машину, – ответил Томпсон после минутной паузы. – Может, это и есть мое хобби.
Сержант бросил взгляд на смазанную от бешеной скорости серую ленту зданий за окном автомобиля и с сомнением покачал головой.
– Вряд ли это есть хобби – искать собственную смерть, – сказал он. – Может, таким образом вы пытаетесь что-то забыть, лейтенант?
Томпсон ничего не ответил. Его остановившийся взгляд был прикован к дороге, несущейся навстречу автомобилю. Сержант Доббс, похоже, понял, что перегнул палку, и виновато замолчал.
Когда молчание в салоне автомобиля стало звенящим, он все-таки решился раскрыть рот:
– Сегодня наше дежурство в кинотеатре «Аризона», который около аэропорта Ла Гардия…
Его резко вжало в сиденье. Автомобиль, повинуясь железной руке Томпсона, прыгнул на противоположную полосу, развернувшись в прыжке на сто восемьдесят градусов, и помчался вперед, воя сиреной и едва не поддавая передним бампером слишком медленно уступающие дорогу попутные машины.
– Это еще вопрос, кто из нас маньяк, – пробормотал сержант, вытирая платком пот со лба. – Конечно, если кто-то решил срочно отправиться к Создателю, то это его личное дело. Я то тут при чем?
Томпсон ничего не ответил. Полицейский автомобиль, завывая сиреной, мчался по направлению к аэропорту.
* * *
Кинотеатр «Аризона» напоминал текстильную фабрику времен Великой депрессии, в стены которой вставили вывалившиеся кирпичи, из крыши выломали трубы, а потом все это дело покрасили в веселенький канареечный цвет и, привинтив над входом жестяной бюст ковбоя Мальборо на фоне карты Большого каньона, окрестили сие произведение громким именем западного штата.
Сержант Доббс вылез из остановившейся на задворках кинотеатра машины и незаметно поправил свой «бульдог», висящий в кобуре под джинсовой курткой. Еще в дороге он робко намекнул Томпсону, что, мол, неплохо было бы сменить маскировку, ибо маньяк, коли таковый все ж таки окажется в кинотеатре, вряд ли станет резать кого-либо в присутствии полиции. На что Томпсон остановил машину на обочине и, молча вытащив из багажника сумку с одеждой, залез обратно в машину и начал переодеваться. Доббс, подивившись про себя подобной предусмотрительности со стороны коллеги, достал с заднего сиденья свою сумку и переоделся тоже.
От острого глаза Томпсона не укрылся футбольный мяч, покоящийся на дне спортивной сумки напарника.
– Все свое ношу с собой? – хмыкнул Томпсон. – И после дежурства у тебя еще остается желание тренироваться?
– Каждый снимает стресс как может, – улыбнулся Доббс, задергивая молнию сумки и забрасывая ее на плечо.
– Ты собираешься переться с сумкой в кинотеатр? – удивился Томпсон.
– Нет, оставлю на заднем сиденье клубный экземпляр стоимостью в пятьсот баксов, – съязвил Доббс. – К тому же в ней, как вы заметили, лежит мяч с автографом, который сам по себе, без мяча, стоит минимум тысячу.
Томпсон мысленно покрутил пальцем у виска и по обыкновению промолчал. По-прежнему молча, он сунул руку за отворот джинсовки, расстегнул кобуру, вытащил свою любимую «беретту», проверил наличие патрона в патроннике, щелкнул предохранителем, вернул пистолет на место и вылез из автомобиля. Напарник последовал за ним.
– Круто, – сказал Доббс, окинув взглядом желтые стены кинотеатра. – Сарай со стереозвуком. Надо быть действительно настоящим маньяком, чтобы смотреть фильмы в таком свинарнике…
Томпсон широким шагом обогнул угол «свинарника» и направился к кассе, в которой ему при виде его жетона без лишних вопросов выдали два билета в ВИП-зону.
– Э… Прошу прощения, сэр, – подал голос сержант, следующий в кильватере у Томпсона, быстро идущего по направлению к залу. – А откуда вы знаете, что маньяк режет народ именно в ВИП-зоне? Вы все-таки ознакомились с делом?
– Если он Киноманьяк, значит, он любит смотреть кино, – не оборачиваясь, буркнул Томпсон. – Я думаю, что он сочетает приятное с… приятным. Иначе бы он занимался своим делом где-нибудь в парке или в подворотне. Никакой маньяк не будет делать то, что ему не нравится. Это понятно и ежу, и мне не надо знакомиться с делом, чтобы понять очевидное.
– Возможно, что вы и правы, сэр, – вздохнул Билл Доббс.
…Это был самый что ни на есть обычный кинотеатр, возможно, действительно когда-то в далекой юности бывший текстильной фабрикой. В воздухе до сих пор носился едва уловимый запах крашеной материи. Хотя, может быть, так пахли новые, видимо, только что установленные мягкие кресла для зрителей.
Перед началом сеанса Томпсон окинул зал цепким профессиональным взглядом, особенно ВИП-зону. Напарник не сообщил ему ничего, чего бы он не знал сам. Плохим бы он был специалистом, если б не читал газет и не был в курсе недавних происшествий. А уж дело о Киноманьяке газетчики замусолили до дыр, потому Томпсону действительно не нужно было углубляться в детали – журналисты описали все подробности почище любого самого дотошного детектива.
Искомый тип убивал людей в темном кинозале, набрасывая им на шею гитарную струну и отрезая голову. Надо было быть человеком недюжинной силы, чтобы совершить подобное.
Убийства совершались бессистемно и хаотично. То ни одного в течение квартала, то два или три подряд за месяц. И – ни малейшей зацепки. После сеанса народ выходил из зала, а один из зрителей оставался на своем месте в комфортном кресле ВИП-зоны, с уродливым, пропитанным кровью комком ваты на плечах вместо собственной головы. После сеанса народ обычно скорее бежит к выходу, не обращая внимания на соседей и щурясь после темноты зала от яркого света ламп. Потому и вполне объяснимо, что чаще всего обезглавленные трупы находили уборщики, собирающие с пола пакеты от попкорна и пустые бутылки от кока-колы. Единственное – маньяк частенько убивал людей в кинотеатрах повторного фильма, видимо, как и многие другие американцы, любил пересматривать старые картины. Но и это не было зацепкой. Убийства случались и на премьерах. Но сегодня Джек решил начать именно с маленьких кинотеатров, в которых любители старого кино и просто люди, не знающие куда себя деть в середине дня, пересматривают картины прошлых лет…
Сегодня зал был заполнен меньше чем на четверть, что и неудивительно – фильм, указанный в афише, прошел в большом прокате давным-давно.
Окинув зал быстрым взглядом, Томпсон быстро вычислил потенциальных «клиентов» – здоровенного работягу в рубашке с закатанными рукавами и рваным шрамом через все предплечье и коренастого мужчину в кожанке, с колючим взглядом и большими кистями рук, затянутыми в толстые кожаные перчатки, на которые так удобно было бы наматывать тонкую гитарную струну.
Томпсон опустился в мягкое кресло, сунул руку под куртку, расстегнул кобуру и скучающе уставился на экран, не забывая время от времени поглядывать на затылки подозреваемых. Привычка наблюдать за несколькими объектами одновременно за много лет превратилась в неотъемлемый элемент работы профессионала.
…Это был «Сладкий ноябрь».
Джек Томпсон очень редко ходил в кино и почти не смотрел видеофильмов дома. Да и где набраться времени на все это при такой работе? Хотя, положа руку на сердце, с тех пор как Томпсон потерял семью, он старался жить так, чтобы у него вообще не было свободного времени. Так было намного легче.
Но сейчас на экране была молодая Шарлиз Терон, которая чем-то напомнила ему… нет, слава Создателю, не жену. Когда-то давно, еще в школе, в соседнем классе училась Кэтти Ларсон, первая ребячья любовь тогда еще мелкого и сопливого Джека, к которой он так и не решился подойти. Вполне вероятно, что у подавляющего большинства мужского населения земли в далеком детстве или в юности было что-то подобное, и потому созданный Голливудом образ женщины-ребенка в лице Шарлиз Терон в свое время стал столь удачно продаваемым, собирая на все ее фильмы полные залы.
Но сейчас размокший от мелодрамы зал не думал о деньгах. В соседнем кресле затуманенными мечтой глазами смотрел на экран непобедимый квотербек Билл Доббс. И Томпсону тоже сейчас невольно думалось о чем-то хорошем и недоступно прекрасном. Не зря же Голливуд называют фабрикой грез.
– Ей-богу, сейчас он ей вставит!
Громкий голос шел от затылка развалившегося в кресле габаритного рабочего, по-прежнему фиксируемого взглядом Томпсона.
Зал напрягся. Второй затылок, принадлежащий коренастому мужчине с кожаными руками, резко подался вперед, как подается вперед голова ягуара перед броском.
– Ну и козел, что не вставил, – разочарованно протянул рабочий. – А может, у него не стоит? Или он гомик?
Женский голос в зале хихикнул нервно и заискивающе. Рабочий вытянул шею, но в темном зале было не разобрать, где находится источник хихиканья, и потому, воодушевленный признанием хам продолжил во всеуслышание комментировать происходящее на экране.
– Не, ну точно гомик, – громко произнес он, уже явно играя на публику. – Перевелись в Америке настоящие мужики. Как есть говорю, перевелись.
– Козел! – еле слышно прошипел рядом сержант. – Тебя б сейчас по башке дубинкой – и в камеру на пару деньков, чтоб гонору поубавилось. Скотина.
Томпсон напрягся. Мужчина в кожанке шел по проходу, направляясь к ряду, в котором сидел рабочий. Нет, к ряду сзади него!
Лейтенант пихнул локтем напарника и скрестил руки на груди так, что в одной из ладоней оказалась рукоять спрятанной под курткой «беретты». Даже и при включенном свете такая поза смотрелась бы со стороны вполне невинно.
Мужчина в коже наклонился над плечом рабочего.
– А?! – громко спросил тот. – Это ты мне?
Мужчина что-то говорил рабочему на ухо. Одна из его больших кистей плотно лежала на плече возмутителя спокойствия.
– А… не… да я не… это…
Томпсон отпустил рукоять пистолета и расслабился. Если б мужчина в коже хотел убить, он давно бы это сделал.
Рабочий присмирел и как-то сдулся, став чуть ли не вдвое у́же в плечах. Над его ушастой головой маячил точеный силуэт немного вытянутой головы кожаного мужчины.
– Бывают же на свете козлы! – прошептал сбоку сержант. – А все же интересно, что ему тот мужик сказал?
…Шарлиз Терон плакала навзрыд. Плакал ее парень. Где-то в зале шмыгали носом зрители. Даже у Томпсона защипало в носу. Это всегда грустно, когда плачет обиженный ребенок…
– Мама, а почему плачет дядя?
В спинку кресла Томпсона застучали детские ботинки.
– У дяди девушка умирает, – раздраженно ответил за спиной Томпсона женский голос.
– Ну и чего? – не унимался ребенок. – До этого он был крутой бизнесмен, а теперь плачет. Что ему, других девушек мало?
Томпсон резко обернулся.
– Мэм, пожалуйста, уймите вашего сына!
– Это же ребенок! Вы грубый и невоспитанный мужлан! – громко констатировала мэм. После чего неохотно добавила: – Беби, пожалуйста, веди себя потише.
Маленькие каучуковые подошвы продолжали колотить в спинку кресла Томпсона. Беби было скучно.
– Мама, а почему этот дядя внизу такой грубый? У него тоже с девушками проблемы?
– Вот поэтому я и не хожу в кинотеатры, – глядя перед собой, прошептал сержант Доббс.
– Понимаю, – буркнул Томпсон.
По экрану пошли титры, под потолком вспыхнул свет. Томпсон встал, сфотографировал взглядом лица кожаного мужчины и вполне живого рабочего и в весьма скверном расположении духа направился к выходу.
– Ну и как вам кино, сэр? – уже на улице спросил его шагающий рядом Доббс.
– Не понимаю, какого черта люди вообще ходят в кинотеатры? – буркнул Томпсон, открывая дверь машины. – Китайская пытка.
– Людям нравятся большие экраны, – пожал плечами сержант.
– Тебе лучше знать, – сказал Томпсон, трогаясь с места. – И что теперь по плану?
– Наверное, пара гамбургеров с колой, а потом – еще один сеанс повторного фильма в Киноцентре Вашингтона.
– Надеюсь, хоть там публика будет поприличнее, – проворчал Томпсон.
…Киноцентр имени Джорджа Вашингтона был огромным и до боли респектабельным строением, умудряющимся сохранять приличествующую имени солидность. За громадными стеклянными витринами фасада выстроились десятифутовые фигуры-манекены вечных звезд американского кинематографа, приветливо улыбающиеся пластиковыми ртами проходящим мимо потенциальным посетителям кинотеатра. У массивных, выполненных под старину дверей входа степенно суетился открывающий-закрывающий их шестифутовый швейцар с такой же точно улыбкой на лице, как и у застывших за стеклом манекенов.
Парковка у кинотеатра, размером мало не с футбольное поле, была забита «линкольнами», «лексусами» и «мерседесами» с редкими вкраплениями «феррари» и «ламборджини».
Оставившие свой полицейский «форд» за пару кварталов от киноцентра, Томпсон и Доббс в своих джинсовках смотрелись несколько импозантно на фоне входящих в здание джентльменов в черных костюмах, увешанных бриллиантовыми часами, бриллиантовыми заколками для галстуков и бриллиантовыми женщинами, сверкающими, как рождественские елки.
– Нас туда без значков точно не пустят, – хмыкнул Томпсон.
В ответ Доббс кивнул на мужчину, вылезающего из «лексуса» последней модели. На мужчине не было бриллиантов. На нем был сильно потрепанный джинсовый костюм и стоптанные кроссовки.
– Здесь тоже всякого-разного народа полно, – сказал сержант. – Сейчас модно пересматривать старое кино. Правда, я очень сомневаюсь, что здесь будет лучше, чем в «Аризоне».
Кинозал был огромен. Томпсон сразу понял, что ловить здесь маньяка надо минимум с ротой полицейских, желательно усиленной парочкой отрядов «SWAT». Но работа – есть работа, и Томпсон уселся в кресло, по привычке все же сканируя взглядом доступное для обозрения пространство. Один раз ему показалось, что рядов на пятнадцать-двадцать пониже того места, где сидел он, мелькнул знакомый узкий затылок. Джек прищурился…
– Разрешите?
Перед глазами Томпсона образовался Живот, туго облепленный полами дорогого черного пиджака.
Томпсон привстал, пропуская стремящийся к своему месту Живот. Живот поднатужился, проехался пахнущим смесью пота и «Картье» пиджаком по лицу лейтенанта и облегченно плюхнулся рядом, спихнув при этом локоть Томпсона с подлокотника его кресла. Сбоку у Живота имелась рука толщиной с ногу Джека, к тому же занятая ведром попкорна величиной с бачок для мусора. Так что одного подлокотника ей было явно мало.
Наверху у Живота торчала небольшая лысая голова.
– Извините, – сказала голова, но подлокотник не освободила.
Томпсон поиграл желваками и ничего не ответил.
Слева от него шипел Доббс, пытаясь что-то разглядеть внизу в мягко гаснущем свете ламп.
– Что у тебя там? – спросил Джек.
– Эта жирная свинья наступила мне на ногу, – прошипел сержант.
– Теперь тебе точно придется покупать ботинки разного размера, – посочувствовал Томпсон. – Зато, если ты надумаешь бросить американский футбол и заняться плаванием, то можно будет запросто обойтись без одной ласты.
Справа послышался сочный хлопок ладонью по губам, сменившийся хрустом и влажным чавканьем. Это Живот закинул в голову порцию попкорна.
– О, господи, – простонал Томпсон, которому вдруг разом расхотелось шутить.
По экранному небу полетел смешной маленький самолет, и два пацана завороженно смотрели вверх, мечтая о том, как они совсем-совсем скоро станут настоящими летчиками.
Вдруг голова справа перестала чавкать и повернулась к Томпсону.
– Вы раньше видели этот фильм, – спросила голова.
– Нет, – с металлом в голосе ответил Томпсон.
– О, в таком случае вы получите незабываемое наслаждение, – обрадовалась голова, мягко трогая при этом Томпсона за рукав оплывшими пальцами руки. – Смотрите, сейчас папаша вот этого ребенка…
– Мистер, давайте просто смотреть фильм, – жестко сказал Томпсон. – И желательно молча.
Голова обиженно булькнула проглоченным концом предложения, после чего отвернулась и ожесточенно зачавкала, горстями черпая попкорн из ведра и просыпая при этом некоторое количество невидимых в темноте комочков сушеной кукурузы на брюки Томпсона. Джек чувствовал, как стучит по его ноге невидимый дождь при каждом зачерпывании, и слышал, как падают на пол набитые воздухом кукурузные зерна, сопровождаемые громким чавканьем соседа, заглушающим громовые раскаты стереозвука.
Томпсон обернулся. Зал был заполнен до отказа, пересесть было решительно некуда. Мода в Америке – страшная сила…
– Ты знаешь, иногда мне очень хочется убить человека, – задумчиво произнес лейтенант Томпсон. – Причем совсем не преступника.
Доббс сидел уставившись в экран. На его бледном в призрачном свете экрана лице не отразилось ничего.
– Терпи, коллега, – прошептал он, не отрываясь от экрана. Томпсон понял, что и напарник ни черта не воспринимает из того, что происходит на экране, и просто еле-еле сдерживается, чтобы не вытащить свой «бульдог» и не разрядить барабан в жирное брюхо чавкающего справа зрителя…
Фильм кончился. По экрану пошли титры. Под потолком зажглись фигурные люстры. Зал разразился аплодисментами. Некоторые зрители аплодировали стоя.
– А знаешь, – громко сказал Томпсон, поворачиваясь к Доббсу. – Одно время я был в командировке в России. Так там их полицейский может запросто вытащить дубинку и огреть по горбу любого придурка, жрущего попкорн и треплющегося во время сеанса. И ему за это ничего не будет.
– Здорово, – мечтательно отозвался Доббс. – Какая мудрая и продвинутая страна.
Увенчанный головой Живот возмущенно фыркнул, но поспешил, на всякий случай, резво вытащить себя из кресла и ринуться вниз по проходу, расталкивая напопкорненным брюхом степенно плетущихся к выходу зрителей…
– Надеюсь, на сегодня это все? – мрачно спросил Томпсон, выруливая из подворотни на шоссе.
– Не совсем, – кисло улыбнулся сержант. – Последний рывок, сэр. Кинозал при Музее современного искусства. Там обычно крутят так называемые «фильмы не для всех».
– «Не для всех» – это для кого? – настороженно спросил лейтенант.
– Вы правильно поняли, сэр, – с несчастным лицом произнес сержант Доббс. – Бывшие интеллигентные люди, шизофреники от живописи, кино и скульптуры и просто люди со съехавшей крышей. Можно после сеанса увозить в участок сразу всех – каждый второй без сомнения будет маньяком.
– Неисповедимы пути наши, – хмуро произнес смирившийся с судьбой Томпсон. – Надеюсь, на этом и закончится это проклятое дежурство.
Кинозал при Музее был из того же стада, что и «Аризона», только другой масти. На этот раз убитое временем здание выкрасили в иссиня-жуковый цвет, а проблему рекламы решили довольно просто. По черной стене намалеванные автомобильной краской тянулись громадные, на удивление ровные и четкие белые буквы.
– «Закон проклятого» – прочел Томпсон. – Понятно. И просто. Перед каждым новым фильмом старое название замазывается черной краской, а поверху пишется новое. И сегодня, судя по названию, мы попали на конкретную ерунду.
– Необязательно, – отозвался Доббс. – Здесь крутят всякое. От откровенной чернухи до подлинных, но спорных шедевров. Причем впервые. Прокрутят пару раз – и ждут реакции критиков. Как правило, неофициальной. Кстати, пробные показы «Спасения» и «Сплошной кровавой линии» были именно здесь.
– А это о чем? – спросил Томпсон, кивнув на надпись.
– Понятия не имею, – пожал плечами сержант. – Говорят, кто-то продал обалденный сюжет чуть ли не самому Спилбергу, тот снял картину, а теперь опасается выпускать ее на широкий экран.
– Угрохал кучу денег, не просчитав результата, а теперь боится? – усомнился Томпсон, привычно паркуясь на задворках кинотеатра возле унылого ряда мусорных баков.
– Ему-то что, Спилбергу-то? – хмыкнул Доббс. – Теперь он может себе позволить работать ради искусства. Подумаешь, пара десятков миллионов. Настоящий художник работает ради самой работы. Чистый дзен. Путь ради пути, а не ради конечной цели.
Томпсон покосился на напарника и вылез из машины…
В помещении кассы стояла очередь человек в двадцать, при виде которой Томпсон сразу же вспомнил слова сержанта насчет того, что каждый второй посетитель этого кинотеатра потенциальный убийца.
Половина очереди дымила, зажав в желтых зубах тлеющие «бычки». Те, кто не носил бандан с костями-черепами и татуировок с той же тематикой на обнаженных до плеч руках, были либо в черных плащах а-ля Джек потрошитель, либо в кожаных «косухах», под которыми так удобно прятать маленькие израильские «Узи». Обещанной Доббсом творческой интеллигенции, во всяком случае такой, какой себе представлял ее Томпсон, не наблюдалось вовсе. Зато в воздухе тесного помещения наблюдался устойчивый плотный туман с характерным запахом марихуаны.
Как только напарники переступили порог, очередь, как по команде, повернула головы в их сторону.
– Копы, – презрительно скривился квадратный молодец латиноамериканской наружности, длинно сплюнув на пол, и вся очередь, как по команде, отвернулась. Причем никто даже не предпринял попытки избавиться от дымящегося «косяка».
– Это и есть столпы живописи и скульптуры? – буркнул Томпсон через плечо.
– Вы ж сами сказали – неисповедимы пути и все такое. Что мешает этим людям в свободное время заниматься искусством?
– Никак не пойму. Ты или придуриваешься, или одно из двух, – раздраженно сказал Томпсон, направляясь к хвосту очереди.
– Простите? – не понял Доббс, но Томпсон не стал распинаться перед коллегой насчет тонкостей русского фольклора, почерпнутых им в относительно давней командировке, о которой он надеялся когда-нибудь все-таки забыть. Он просто пристроился в хвост очереди, мысленно поставив профессиональный крест на предстоящем славном окончании дежурства. Томпсон знал по собственному многолетнему опыту – так называемая «творческая интеллигенция», составляющая зрительский состав кинотеатра, имеет и успешно применяет на практике особый жестовый код, позволяющий мигом оповестить окружающих собратьев по ремеслу о присутствии в близлежащем пространстве представителей закона.
Внутри кассы сидела леди, сильно смахивающая лицом на старого бульдога.
– Все билеты распроданы, – пролаяла она в лицо Томпсону на его вопрос насчет двух билетов в ВИП-зону.
Томпсон мощным телом навалился на окошко кассы и надавил взглядом, подкрепив давление полицейским значком.
– Билетов нет! – нервно дернула отвисшей щекой кассирша.
– Поищите! – прорычал Томпсон. Плексигласовое окошко кассы жалобно затрещало.
Не выдержав давления, леди суетливо задергала руками и с искаженным от гнева лицом швырнула-таки чуть ли не в лицо Томпсона два билета.
– Пора б уж департаменту озаботиться такой ерундой, как билеты для сотрудников, выполняющих особое задание, – сказал Доббс по пути к демонстрационному залу, с завистью косясь на широченные плечи Томпсона.
Томпсон по обыкновению промолчал…
Против ожидания, зал оказался вполне приличным. Сказать более – Киноцентру имени Вашингтона он уступал лишь отсутствием люстр под потолком и размерами зала. Удобные, высокие кресла, приподнятые друг над другом как раз так, чтобы зрителю не мешал затылок впереди сидящего. Современный широкий экран и объемный звук, судя по тихой музыке, льющейся из встроенных в стены динамиков. Разве что дизайнер несколько переборщил с темными тонами отделки. Темно-синее и черное преобладало в зале, и ярко-красные спинки кресел ничуть не освежали фон, скорее делая его еще более зловещим.
– Веселенькое место, – пробормотал Томпсон, пробираясь к своему месту.
Против ожидания, в зале никто не курил. Более того, здесь не наблюдалось ни детей, ни их мамаш, ни ведер с попкорном. Правда, потенциальных убийц было столько, что Томпсон даже не стал сканировать зал, а просто расслабился и утонул в мягком кресле, не забыв предварительно еще раз незаметно проверить, расстегнута ли кобура под курткой.
Зал заполнялся зрителями, грозя к началу сеанса забиться до отказа людскими телами…
Внезапно Томпсон напрягся.
Тремя рядами ниже к своему месту пробирался коренастый человек, большой, затянутой в кожу кистью руки сжимая спинки кресел верхнего ряда. Сжал – отпустил – перенес вперед вместе с квадратным туловищем – сжал снова…
Томпсон завороженно следил за плавным перемещением кожаной руки. Воздух вдруг стал плотнее, и в нем резко обострились все окружающие запахи. Но среди запахов человеческого пота, крашеной ткани и мытого с шампунем пола самым резким был запах смерти. Чьей-то скорой смерти.
Холод пистолета пробился через кожу кобуры и коснулся кожи под мышкой.
Свет стал медленно гаснуть. Томпсон дернулся было, собравшись вскочить и пересесть на пока еще свободное место впереди себя, чтобы лучше видеть потенциального убийцу, – но вовремя одумался. Судя по забитому до отказа залу, у места впереди хозяин имелся. Придет этот хозяин, начнет качать права, спугнет убийцу…
Томпсон снова расслабился и уставился на экран, прочно зафиксировав боковым зрением узкий затылок обладателя кожаных рук.
На экране широкими кровавыми мазками проходила жизнь парня из далекой России.
Что-то в душе Томпсона помимо воли начало съеживаться. С экрана знакомыми окнами старинных домов глядело Прошлое, о котором лейтенант так долго пытался забыть. Пусть чужое Прошлое, пусть придуманное сценаристом и режиссером, но места, по которым проходил главный герой картины, часто были теми же самыми, по которым рыскал когда-то Томпсон в поисках убийцы своей семьи…
Картина смазалась. С экрана в зал ворвалась Америка. С другой историей чьей-то жизни. Не менее кровавой, чем предыдущая.
Томпсон видел в жизни слишком много крови. Но почему же сейчас ненастоящая кровь, льющаяся на экране, заставила его вжаться в кресло и холодный пот, капающий со лба на глаза, так сложно стало вытирать трясущейся непонятно от чего ладонью?
Сержант Доббс оторвался от экрана и внимательно смотрел на напарника…
Проклятое чудовище снова шло по проходу, трогая длинными белыми пальцами спинки скамеек… Девочка. И ее мать, с легким испугом следящая за жутким человеком, идущим по церковному проходу. Такие знакомые… Такие похожие…
– Кто мог продать вам это? – прошептал Томпсон, впиваясь ломкими ногтями в непрочную ткань подлокотников.
Ответ пришел сам собой. Поверх экрана наложилась отчетливая картина. Начальник департамента полиции Тихуаны Алехандро Диас, дружески хлопающий по плечу известного своими темными делишками Уолла по кличке Мотор.
– Мерзавцы, – шептал Томпсон, кусая губы. – Какие мерзавцы…
Картина смазалась. Чудовище шло по проходу, приближаясь к жене и дочери Томпсона, готовясь убить их во второй раз…
– Ну че, мужики? Че тут было-то?
Прямо напротив Томпсона на свободное место впереди смачно шлепнулся Затылок. На этот раз наверняка принадлежащий представителю «творческой интеллигенции». Представителю весьма выдающегося роста.
Затылок представителя был широким и мощным, увенчанным настоящим произведением искусства. Высокий, изукрашенный светящимися в темноте красками гребень из волос качался из стороны в сторону в такт дерганьям Затылка, пытающегося выяснить у соседей, что произошло на экране за то время, пока хозяин Затылка шлялся неизвестно где.
– Не, ну, люди, ну правда, че там было-то?
Люди молчали. В гробовой тишине зал медленно надувался ненавистью, которой, будь она материальной, хватило бы на то, чтобы стереть с лица целого штата всю творческую интеллигенцию вместе с ее творчеством.
А на экране мерно цокали о пол церкви подкованные железом каблуки чудовища.
– Люди, ну совесть-то у вас есть? – возмущенно возопил хозяин Затылка.
– Да твою мать! – взвыл кто-то тремя рядами ниже. – Да пошли вы все, уроды, к чертовой матери!!! Да чтоб я еще когда согласился пойти в кинотеатр…
По проходу бежал коренастый человек, потрясая затянутыми в кожу кулаками. Но Томпсону было все равно…
Верхушка гребня колыхалась у самой верхней границы экрана, заслоняя искрящимся основанием все остальное. Но Томпсону было все равно.
Его рука, словно змея, медленно ползла под мышку. Туда, где в расстегнутой кобуре покоилась стальная машинка с набором маленьких свинцовых смертей в тяжелой рукояти. И одна из них сейчас обязательно, непременно должна была покинуть свое пристанище и обосноваться в затылке, украшенном высоким цветастым гребнем.
Потому что теперь Томпсону было все равно…
Что-то мелькнуло в воздухе – и внезапно цветной гребень исчез. На экране снова была Россия, и паренек в потертой куртке шел вдоль трамвайных рельсов навстречу чему-то важному для него и сценариста, укравшего Прошлое из тайных уголков души лейтенанта Томпсона.
Гребня больше не было. Не было и затылка. На месте и того и другого, набухая темным медленно оседал книзу большой ком ваты.
Томпсон медленно повернул голову налево.
Сержант Доббс зашнуровывал футбольный мяч. По боку мяча шла размашистая надпись: «Лучшему квотербеку с уважением от Энтони Хопкинса». Из неплотно затянутой кожаной щели торчал пучок волос, слабо светящихся в темноте.
На краешке кресла сержанта лежал брелок в виде старинной бобины для кинопленки с надписью «100 лет американскому кинематографу». Из бобины торчал кончик чего-то тонкого. Слишком тонкого даже для самой что ни на есть декоративной кинопленки.
– А вовремя смылся тот тип из отдела по надзору за полицией, – тихо сказал сержант, запихивая внутрь мяча светящийся пучок волос и затягивая последний узел. – Тоже нервы не выдержали.
Он невозмутимо положил мяч в сумку, взял в руки брелок и вытер кровь со струны о плечо трупа. Сосед слева от Доббса покосился на ком ваты, пропитанный кровью, улыбнулся одними губами и, сцепив пальцы на «косухе», расслабился в своем кресле.
Сержант Билл Доббс повернулся к Томпсону и прямо взглянул ему в глаза.
– Теперь вы понимаете меня, лейтенант? – спросил Доббс. – Иногда чаша терпения переполняется, и тогда просто нет иного выхода.
До рукоятки «Беретты» оставалось не более дюйма.
Рука Томпсона шевельнулась, преодолела этот дюйм и… застегнула кобуру.
– Теперь я понимаю вас, сержант, – сказал Джек Томпсон. – Но выход всегда можно найти. Например, пожертвовать большим экраном и просто смотреть фильмы дома.
На следующий день он подал рапорт о переводе из отдела по расследованию убийств на прежнее место работы.
А еще через три дня в небо взлетели ракеты, знаменуя начало Последней Войны человечества…